"Настоящая правда (ТМ) об известной истории. Срываем покровы.
Простите меня.
Если не готовы прощать, не читайте дальше этих строк, проклинайте меня и мой опус — не читая. Так делают многие.
Я замахнулся на самое святое, что есть у нашего народа, я замахнулся на единственную святыню, которая у народа осталась, — на память о великой битве у Рейхенбахского водопада, о так называемом "последнем деле Холмса".
Простите меня.
"Я ухожу, - сказал ей Ватсон, - ты не плачь.
я не штурмбат, не гренадёр, я просто врач."
И он ушёл лечить друзей от тяжких ран,
и бремя белых он пронёс через Афган.
Он был герой, он воевал, что было сил,
своих друзей он с поля боя выносил,
прошёл сквозь дым, огонь и много-много бед,
но подстрелил его проклятый модджахед.
Едва живой тогда дополз он до своих,
но мало там осталось их уже в живых.
Ползут гиены по окопам и едят
Её Величества Виктории солдат.
Пусть раны ноют, хлещет кровь из рваных вен,
Он из Ли-Энфилда крошил-мочил гиен,
Патроны кончились - нашёл тяжёлый кол,
а после к медсанчасти медленно пошёл.
Оттуда он девчонке написал письмо,
но шифровальщик - сволочь, тыловое чмо -
поджёг письмо, а пепел выкинул в подвал,
он к той девчонке клинья тоже подбивал.
И ей по нраву математик-программист,
всегда приятно пахнет, и умён, и чист.
И, кстати, замуж выйти подошёл уж срок.
Зачем ей раненый и малярийный док?
И вот в холерный лагерь весточка пришла,
шатаясь Ватсон поднялся из-за стола,
любви и верности оборвалася нить,
и он поклялся шифровальщика убить.
Но надо это дело сделать по уму,
ведь не садиться же из-за любви в тюрьму?
Не замарать бы бритта гордость, спесь и честь,
пусть подождёт ещё чуть-чуть святая месть.
Прошло быть может пять, а может десять лет,
наш Вастон в Лондоне вкушает свой омлет.
Поздоровел, прибарахлился и окреп,
но в сердце он хранит любви могильный креп.
Пришёл к нему под утро старый верный друг,
сказал:"Есть дело для твоих умелых рук.
Нет, я имел в виду не скальпель, а наган,
меня грозит убить бандит и хулиган."
А Ватсон - старый ветеран и фронтовик,
давно к подобным катавасиям привык.
Он понял, другу без него - совсем труба,
но он не знал, что это знак даёт судьба.
Они дралися с мафиози много дней,
то были эти тех, то те других сильней.
И как впоследствии писал британский бард,
был чорной вражей кровью полит каждый ярд.
В живых остался только самый главный гад,
забил он стрелку в ресторане "Водопад",
и наступает тут, как водится финал...
Взглянул в глаза бандиту Ватсон и признал.
И Ватсон вспомнил медсанчасть и то письмо,
и в тот момент пришло решение само:
он вынул свой наган, три раза сделал "бах",
и равнодушно жертву схавал Рейхенбах.
А Ватсон кушает свой ревенёвый суп,
поскольку друг взял на себя вот этот труп.
Побыл в бегах два года Шерлок, не беда,
И обошлось всё как-то, в общем - ерунда.
Вот лишь зелёные наехали на них,
когда собачку раскатали на двоих.
Но всё списали на психоз и тех гиен,
и прописали спирт, овсянку и пурген.
Развеет ветер Девоншира серый дым,
девчонка та пускай поплачет над другим.
А Ватсон горд собой, с Империей един,
орёт ночами из окна: "God save the Qeen!"
В кино и книжке всё не так? Ну, да... Ну, да...
Всей правды всё равно не скажут никогда!"
Полная подборка тут:
http://sevich.livejournal.com/201483.html